летописец " Hunting words I sit all night."
Где-то далеко бьют часы.
Шушь Фюльх выглядывает в окно. Темнота непроглядная, плотная и безмолвная, и жидкий ртутный свет исходит не с неба, как кажется на первый взгляд. Острые, изломанные пики тростника источают его, он поднимается со дна луж и поверхность воды искривляет рябь. Тихо. Тишина не сна и не покоя – это царство той тишины, которая, убрав когти и прищурив ледяные глаза, прячется и крадётся перед прыжком. И когда ей наскучит, она набросится сзади, вцепляясь в горло.
За мостом, в городе, улицы словно вымирают. Глухо захлопнуты ставни, двери заперты на засовы, трепещут огоньки свечей на подоконниках – узкие полоски света очерчивают квадраты окон. Над мостовыми будто нависает облако, и Шушь Фюльх чувствует его запах: железо, можжевельник, ладан и страх.
Ведьмин Час. Закрываются ворота. Зажигаются фонари. Тишина ухмыляется из чернильных теней.
Я смотрю, как Шушь Фюльх беззвучно шипит на сгущающийся мрак.
- У тебя совсем неприрученные истории, - говорит он. Уши нервно дёргаются, ловя шелест ветра, и пушистые кисточки стригут воздух.
Я вздыхаю.
- Что же делать? Я не умею укрощать мифы. Записывать… записывать – это другое.
С далёкой, поблёскивающей металлом реки доносится резкий клёкот, тут же прервавшийся протяжным воем.
- Кажется, - Шушь Фюльх принюхивается и знакомым движением оборачивает хвост вокруг лап, - Ты дала им голос. А ведь раньше они никогда не говорили.
Я отрываюсь от свитков, кладу перо в сторону. Пальцы испачканы тушью и чернилами, и я держу руки осторожно, чтобы не запачкать бумаг.
- Это плохо? Ты думаешь, я неправильно поступила?
Шушь Фюльх смотрит на меня, и его глаза бликуют золотом. В небе проносится чья-то дымная тень, и на секунду меня накрывает пронизывающий холод.
- Они научатся, - наконец произносит он, распушив усы, - Но никогда не станут людскими сказками, никогда не будут безопасны. Хотя…
Шушь Фюльх спрыгивает с подоконника и устраивается в кресле.
- В нашей истории, - почти мурлычет он, - Ведь есть герои?
Я готова рассмеятся.
- Я не подумала об этом! Послушай, а это всё меняет.
Снаружи поднимается как прилив древняя ночь, подсвеченная неверным серебристым сиянием. Отзвук призрачного смеха плывёт над водой. Ведьмин Час, думаю я, людям не место на улицах. Шушь Фюльх глядит в окно, прямо в глаза мраку.
Шушь Фюльх выглядывает в окно. Темнота непроглядная, плотная и безмолвная, и жидкий ртутный свет исходит не с неба, как кажется на первый взгляд. Острые, изломанные пики тростника источают его, он поднимается со дна луж и поверхность воды искривляет рябь. Тихо. Тишина не сна и не покоя – это царство той тишины, которая, убрав когти и прищурив ледяные глаза, прячется и крадётся перед прыжком. И когда ей наскучит, она набросится сзади, вцепляясь в горло.
За мостом, в городе, улицы словно вымирают. Глухо захлопнуты ставни, двери заперты на засовы, трепещут огоньки свечей на подоконниках – узкие полоски света очерчивают квадраты окон. Над мостовыми будто нависает облако, и Шушь Фюльх чувствует его запах: железо, можжевельник, ладан и страх.
Ведьмин Час. Закрываются ворота. Зажигаются фонари. Тишина ухмыляется из чернильных теней.
Я смотрю, как Шушь Фюльх беззвучно шипит на сгущающийся мрак.
- У тебя совсем неприрученные истории, - говорит он. Уши нервно дёргаются, ловя шелест ветра, и пушистые кисточки стригут воздух.
Я вздыхаю.
- Что же делать? Я не умею укрощать мифы. Записывать… записывать – это другое.
С далёкой, поблёскивающей металлом реки доносится резкий клёкот, тут же прервавшийся протяжным воем.
- Кажется, - Шушь Фюльх принюхивается и знакомым движением оборачивает хвост вокруг лап, - Ты дала им голос. А ведь раньше они никогда не говорили.
Я отрываюсь от свитков, кладу перо в сторону. Пальцы испачканы тушью и чернилами, и я держу руки осторожно, чтобы не запачкать бумаг.
- Это плохо? Ты думаешь, я неправильно поступила?
Шушь Фюльх смотрит на меня, и его глаза бликуют золотом. В небе проносится чья-то дымная тень, и на секунду меня накрывает пронизывающий холод.
- Они научатся, - наконец произносит он, распушив усы, - Но никогда не станут людскими сказками, никогда не будут безопасны. Хотя…
Шушь Фюльх спрыгивает с подоконника и устраивается в кресле.
- В нашей истории, - почти мурлычет он, - Ведь есть герои?
Я готова рассмеятся.
- Я не подумала об этом! Послушай, а это всё меняет.
Снаружи поднимается как прилив древняя ночь, подсвеченная неверным серебристым сиянием. Отзвук призрачного смеха плывёт над водой. Ведьмин Час, думаю я, людям не место на улицах. Шушь Фюльх глядит в окно, прямо в глаза мраку.