Правда, получилось не совсем так, как я задумывала... скорее рассказ, чем сказка.
«Сова на ветке». Безнадёжный дождь барабанил по облупившимся буквам старой вывески, которую ещё в пятьдесят шестом прибил сюда Старик Криннс, легенда нашего города. В широких оконных стёклах, прикрытых с краёв старомодными занавесками в горошек, сквозь серые потёки виднелась промозглая неуютная улица. По мостовой неслись потоки грязной воды, разбиваясь о бордюры и стены домов. Прохожие брели, подняв воротники и надвинув на лоб шляпы.
читать дальшеРедкие посетители заходили в кафе поспешно, торопливо прикрывая за собой дверь, и тут же сбрасывали мокрые плащи на стулья. Потом они усаживались за потёртые, покрытые паутинками трещин столики, стягивали перчатки с замерзших рук и заказывали «что-нибудь горячее, пожалуйста» - как правило, чай или кофе. Чай в «Сове» был самый обычный – английский чёрный, с кленовым сиропом или с молоком. Кофе ценители единодушно признавали «получше среднего», зато кексы и подогретое вино здесь готовили выше всяких похвал. Вероятно, именно из-за них в кафе царила гораздо более оживлённая атмосфера, чем можно было ожидать в такую погоду. Дамы в тюлевых шляпках обосновались на вытертых ситцевых креслах в цветочек, и, неторопливо отхлёбывая кофе, беседовали об очередном собрании Женского Церковного Клуба:
- А Мэрилин говорит, что хочет устроить благотворительный обед в следующую субботу, что скажете?
- Мэрилин? Не та ли девица, что заявилась недавно в невообразимом виде на пришкольное собрание?
- Ох уж времена настали… молодёжь стала совершенно неуправляема, милочка, совершенно неуправляема!
- Ну что же вы, дамы! Как ни крути, она внучка Розы…
- Хм, если на благотворительность, я думаю, стоит поддержать…
Над столиком джентльменов так же вились струйки табачного дыма из трубок; разговор здесь вёлся более оживлённый – о политике, газетах, книгах, рецензиях и игроках в гольф. То и дело звучали знакомые имена выходцев из города, выбравшихся в «большой мир» и завоевавших признание и славу.
У угловых столиков, занятых студентами, не умолкал гомон и взрывы хохота над сомнительными шутками. Девушки-институтки в приколотых поверх форменных платьев кружевных воротничках приглушали голос до шёпота и смеялись тихо, прикрывая ладошкой рот.
Только один человек слегка нарушал установившийся порядок. Крошечная некрасивая девушка замерла на высоком стуле, подогнув ногу. У неё было бледное треугольное личико, грива тонких пышных волос и связки браслетов на невесомых запястьях. Она сидела неподвижно, сцепив хрупкие пальчики и склонив голову, и безмятежно наблюдала за цветком жасмина, плавающим в чашке чая. Ничем не занятая, она не выражала ни нетерпения, ни скуки – просто ждала чего-то с легкомысленной полуулыбкой на губах.
И когда по кафе пронёсся неразличимый звук – то ли шёпот, то ли шелест или даже что-то более тихое; тень от тени вздоха, – почти никто из посетителей не услышал его. Разве что маленькая светловолосая девочка, скучающая рядом с Дамским Собранием, в которое входила её тётя, приподняла голову и распахнула глаза, изумлённо прислушиваясь. Она увидела, как коротко мигнули лампы в светильниках, как покачнулась картина в позолоченной раме, и как на секунду струи дождя за окном остановились в полёте.
Улыбка на треугольном лице девушки стала заметной. Она едва уловимо кивнула сама себе, встала и пошла между столиками, отворила звякнувшую колокольчиком дверь и, покачавшись на пороге, шагнула наружу, будто подхваченная порывом ветра.
На поскрипывающем от старости столике остывал чай в чашке из дешёвого фарфора, и рядом с ним валялся забытый букетик серых цветов.